С самого начала взявшись за дело опровержения труда Гумба, я не ставил перед собой задачи опровергать его целиком и полностью. В его книге, на мой взгляд, помимо неверных тезисов, имеются и правильные, с которыми я, естественно, согласен, и пытаться опровергать которые было бы странно с моей стороны. В таком случае, это напоминало бы какую-то манию: всеми правдами и неправдами опровергать книгу Гумба, только потому что это книга Гумба. Мало того, я часто оставляю без внимания и те места у моего автора, где не согласен с ним, но где, вместе с тем, не задевается мой интерес. А интерес мой ограничен одним лишь грузинским вопросом. В сущности, это-то и подвигло меня на дело опровержения книги Гумба. Так что, я комментирую в основном те места в книге, где затрагиваются вопросы, напрямую относящиеся к грузинской истории, либо как-то ее касающиеся, и где автор выдвигает неприемлемые для меня тезисы. Все прочее меня тут мало заботит.

Так, например, последнюю часть первой главы, там где Гумба рассматривает тему мифической страны Махли, я оставил без ответов, исключительно в силу того, что не заметил там ничего такого, что задевало бы мой интерес, хотя и обнаружил, при том, ряд моментов, показавшихся мне неприемлемыми, если смотреть сугубо объективно. Правда, и заступаясь за грузин, я стараюсь, не знаю конечно насколько успешно, оставаться в рамках общепринятой истории, ибо версия Истории Грузии в изложении грузинских националистов, своими искажениями исторической правды, наносит не меньший вред, нежели делает это труд Гумба.

Таковы мои принципы и в отношении Кобанской культуры (дальше КК), или, если уточнить, ее ранних этапов, охватывающих, как видно, середину II по середину I тысячелетий. Ни в коим случае не считаю грузин наследниками, или скажем так, единственными наследниками этой археологической культуры. С удовольствием, что называется, прошел бы мимо данной темы, и пусть бы Гумба доказывал, что единственные ее наследники, это вайнахи. И все бы ничего, если бы Гумба ставил себе целью рассмотрение КК и вопрос ее связи с вайнахами. Но подлинной целью, и целью стратегической в книге Гумба, является переписывание истории Кавказа в ущерб Грузии. Вайнахи тут только очень удобное для маневров поле, на чей счет можно переписать отнятое у грузин. А КК просто очередной тактический маневр.

Интерес к КК у Гумба ограничен возможностью использования данной темы для нового пополнения в копилку аргументов его версии нахско-картвельской этнической границы. Всю первую главу он упрямо повторял раз и навсегда начертанную им линию, где Сванетия, Лечхуми, Рача, Двалети, Мтиулети, Пшави, Хевсуретия оказываются в пределах нахского этнического ареала. И тут, в теме о КК, он вновь повторяет свою концепцию. Подходит он к ней следующей последовательной цепочкой: а) этническая составляющая КК известна, это вайнахи, при том исключительно; б) границы КК определены, это оба склона Кавказского хребта, и конкретно на южном склоне они охватывали территорию по периметру от Сванетии до Хевсуретии; в) время существования КК начинается в середине II тысячелетия до нашей эры и завершается в середине I тысячелетия нашей эры. Под перечисленными тезисами Гумба и подводит предварительный итог, что на протяжении как минимум двух тысяч лет, граница между вайнахами и картвелами пролегала по соответствующей линии.

Вот это-то меня и задело, и только по этой причине я вынужден буду и тут опровергать Гумба. Мои контраргументы состоят из двух взаимоисключающих тезисов: а) этническая принадлежность создателей КК не определена; б) население КК не было этнически однородным. Меня устроит любой из них, тем более, что один из них без сомнений верный. И отсюда уже проистекают обратные выводы, что или множество народов и народностей по обе стороны Кавказа вправе считать себя сонаследниками этой археологической культуры, а не одни только вайнахи, либо ни один из них. Следовательно, как бы глубоко на юг от Хребта ни протянуть границу КК, это не дает серьезного повода синхронно проводить и границу вайнахов. По южную сторону Кавказского хребта носителями КК могли быть сваны и близкородственные им двалы. При чем, они же могли быть ее носителями и на севере, но там уже совместно с вайнахами. Но здесь не исключено и участие индоевропейских киммерийцев. И это при том я говорю пока что в рамках ранних этапов культуры.

Версия же об однородности создателей КК, и ее принадлежности исключительно нахскому этносу, также вполне приемлема. Но с поправкой, что это такая же гипотеза, как и другие версии. Я хочу сказать, что относительно этнической принадлежности носителей КК, на основании мнения большинства специалистов, мы можем лишь предполагать, но никак не утверждать. Утверждает тут Гумба, при том не один только он, но и, к примеру, раскритикованный им Баграт Техов. Если у Гумба, «кобанцы» это вайнахи, то у Техова они индоевропейцы – сначала хетты, а впоследствии иранцы (см. его «К этнической принадлежности создателей Кобанской культуры Центрального Кавказа»). Ни тот ни другой кажется не принимают никакие иные версии и варианты.

Хотя даже В. Кузнецов, известный своей лояльностью к осетинскому народу, что чувствуется по его книге «Очерки истории алан», весьма осторожен в оценках относительно этнической составляющей КК. Весьма показателен тут следующий отрывок из его статьи «Путешествие в древний Иристон»: Но понять и раскрыть кобанское искусство и его расцвет без учета связей и взаимоотношений нельзя. Давно установлена местная основа кобанской культуры. Что же касается богатого искусства Кобана — и графики и скульптуры — в предшествующих местных северокавказских культурах его истоков нет. Искусство Кобана неразрывно связано с одновременным искусством Закавказья и Северо-Западного Ирана, где в расписной керамике III—II тысячелетия до н. э. (Тепе-Сиалк, Тепе-Гиян и др.) и бронзах Луристана мы явственно ощущаем те художественные элементы, те стилистические особенности, которые расцветают в Кобане. Это — один тесно связанный культурный и художественный мир, интереснейшее прикладное искусство которого еще плохо известно не только читателю, но и специалистам-искусствоведам. Какова историческая судьба племен кобанской культуры? Поздние кобанские племена, населявшие северные склоны Центрального Кавказа, в начале нашей эры вступили в контакт с ираноязычными аланами, стали смешиваться с ними и растворились, приняв тем самым участие в формировании осетинского и некоторых других народов Северного Кавказа. Яркое искусство Кобана не исчезло бесследно — его элементы пережили века и органически вплелись в современное этнографическое искусство осетин. Мы без особого труда узнаем кобанские черты в осетинском национальном орнаменте, вышивках, в украшавших подвесные светильники — «цирагдараны» — фигурках животных, искусно выкованных из железа. А широко известные кавказские кинжалы XVIII—XIX веков почти точно повторяют формы бронзовых кинжалов Кобана.

Можно ли на основании подобного заключения делать какие-либо однозначные выводы об этнической принадлежности «кобанцев»? Разумеется нет. Разве что исключить алан, не более. Напомню, что Кузнецов, это автор, на кого раз или два ссылается Гумба, почему и я, в соответствии с собственной установкой, обратился к его мнению по теме. Но еще больше обращений Гумба делает к В. Козенковой, не менее именитому археологу и доктору исторических наук. Это позволяет и мне изложить нужные цитаты из ее трудов по теме, в частности из статьи «Кобанская культура в XX веке: вехи в столетнем исследовании». Название тут говорит само за себя. Автор подводит итог исследованиям по КК за прошедшее столетие. Она учитывает мнение если не всех вообще, то по крайней мере всех крупных исследователей по теме, и, прошу прощение за случайный каламбур, в том числе и в первую очередь мнение Е. Крупнова, этого наиболее выдающегося специалиста по КК.

Что же можно выяснить об ареале КК, и про этнические связи «кобанцев» из работы Козенковой, и каково ее мнение о тех историках, что пытаются на этой теме строить свои «национальные» концепции? Тут я буду давать одни цитаты, даже не нуждающиеся в дополнительных комментариях, и указаниях на то, как резко Гумба переиначивает мнение ученых-археологов, и как там, где у них нет единого мнения и полной уверенности, у него выступает непонятно откуда взявшаяся убежденность.

Сперва о границах КК у Козенковой: Одной из таких важных не до конца разрешенных проблем является проблема определения ареала кобанской культуры в целом и локальных вариантов ее внутри общего контура или зоны расселения. Безусловным и бесспорным результатом столетнего изучения кобанской культуры, по сравнению с XIX веком является факт определения в целом зоны распространения памятников кобанского облика по обе стороны Большого Кавказа. Нет споров между учеными и в том, что в разных частях ареала памятники, в силу местной, конкретной специфики, различаются между собой. Дискуссионность остается в определении критериев выделения групп, что обусловлено различным подходом исследователей в определении и доказательности наиболее важных из них. Так Е.И. Крупновым в основу выделения локальных вариантов были положены существенные особенности могильных древностей, а именно, независимо от ландшафта, - различие в формах погребальных сооружений, в чертах погребального обряда и разнице в формах и орнаментации керамики. И.М. Чеченов и В.Б. Виноградов и их последователи, считая могильные древности главными, к существенным признакам при определении локальных вариантов относили зонально-ландшафтное распределение (горы, предгорья, равнины). Ю.Н. Воронов в основу выделения групп положил разницу в металлических предметах. Можно для примера привести еще не менее 3-4 подходов к этому вопросу. В частности как, как показал анализ данных, представленный в моей книге 1996 года, являющейся самым последним итогом исследования собственно кобанской культуры, остается не лишенным перспективы путь сопоставления групп родственных материалов по гидрографическому принципу. Например, сравнение вещевого комплекса из памятников восточного варианта показало, что самую большую близость, особенно в керамике, зачастую обнаруживают памятники не одной ландшафтно-географической зоны, а те, что находятся в бассейне одной реки или междуречье двух рек, или в закрытых анклавах. Все это свидетельствует о том, что пока можно констатировать лишь хаотичное движение к истине, обусловленное разными подходами, не позволяющими сравнивать их на одном уровне. Значит, проблема остается неисчерпанной.

Теперь о происхождении «кобанцев»: В XX веке продолжались исследования и в области происхождения кобанской культуры. Если местный кавказский характер уже не вызывает споров, и никто прямо не выводит ее ни из Средиземноморья, ни из Альпийского региона Центральной Европы, то внимание к деталям, составляющим признаки этих местных истоков у разных исследователей весьма критичное, а значит поле для дискуссий остается еще достаточно широким, что и отражается во многих работах кавказоведов по обе стороны Большого Кавказского хребта. Заметное место в расстановке приоритетов в этой проблеме, в верной оценке тех или иных этногенетических признаков в кобанской культуре, сыграла Всесоюзная конференция по этногенезу осетин, организованная в 1966 году. Привлечение Е.И. Крупновым внимания разных специалистов к кобанской культуре как к древнему компоненту в формировании культур многих народов Северного Кавказа породило долговременный интерес к этому аспекту. Он выразился в появлении новых работ по кобанской тематике, где присутствуют попытки комплексного подхода с привлечением новых данных антропологии, языкознания, фолклористики, палеоэтнографии по выделению в культуре признаков, могущих нести этногенетическую информацию... ...По моему мнению, кобанская культура - это результат многих сложных, взаимосвязанных процессов на Кавказе и вокруг него. Она, как и большинство культур эпохи бронзы региона сформировалась под воздействием многих факторов разной значимости. Здесь и роль субстратных явлений, легших в ее основание и породивших особенности локальных вариантов в разных частях ее ареала. Здесь и инновационные процессы в разные периоды ее развития, здесь и саморазвитие элементов бытовой культуры, т.к. ее носители - люди изначально несли в себе творческий потенциал, подпитываемый неписанными правилами соблюдения традиций.

Наконец о тех, кто использует «кобанскую» тему для «национальной» концепции: Исследования в этом направлении продолжаются, и здесь важны особенно выверенные формулировки выводов, дабы не дать повода некоторым дилетантам от науки спекулятивно использовать данные археологии для достижения отнюдь ненаучных целей.

Довольно причудливый довод. Мегрелы, значится, еще не выделились из протокартвельской общности, и поэтому не могли тогда быть колхами, или по другому говоря, мегрелы до VI века до нашей эры еще не существовали на свете. Но почему Гумба решил, что колхами не могли быть эти самые протокартвелы, чей распад, между прочим, как раз совпадает со временем гибели Архаической Колхиды (XIII-VIII вв.), павшей под ударами киммерийцев и скифов. Тогда, часть выживших колхов укрылась в горных долинах, а часть ушла на восток, за Лихи. И уже затем, в связи с уходом кочевников и перспективой воссоздания Колхиды, или создания Классической Колхиды (VI-II вв.), мы наблюдаем разделение на тех, кто вернулся с гор на низменность и этим воссозданием занялся, и тех, кто так и не возвратился обратно, но оставшись там на востоке, за лихскими горами, принял участие в образовании другого, нового народа – картвелов, в чьем этногенезе ключевая роль принадлежала этим самым мегрельским пришельцам. Отсюда и идет распад на мегрельский и картлийский (грузинский) языки.

В действительности, вся проблема тут в неудачно принятой терминологии, что целиком и полностью лежит на совести грузинских националистов, не желающих признать мегрел более старшим народом, этакой материнской основой для картвел. Потому и наделили эту основу соответствующим термином – в «протокартвелы», где присутствует слово «картвел» и отсутствует «мегрел», что по задумке, материнской основой должно выставить картвел. В ходе истории, картвелы конечно обогнали мегрел в политическом и культурном значении, и оказавшись на первом месте, навязали свое имя в качестве общего для всей языковой семьи, куда еще, между прочим, входят и сваны. Но так было не всегда: Эгриси (Колхида) гораздо древнее Картли (Иберии).

Эту, так называемую Протокартвельскую общность, я бы смело назвал Мегрельской, и этим легко решил бы проблему. Итого, имеем Свано-Мегрельскую семью, распавшуюся, самое позднее, в начале II тысячелетия до нашей эры на Сванскую и Мегрельскую группы. Сваны, заодно с некоторыми другими этносами (в т.ч. отделившимися от них двалами), предположительно входили в Кобанскую культуру, а мегрелы были создателями Колхидской. Наконец, как верно заметил Гумба, в VIII-VII веках до нашей эры, Мегрельская группа распалась. Но я бы сказал, что от нее отделилась одна половина, и эта половина и даст будущих картвелов и их грузинский язык. Следовательно, мегрелы являются наследниками как Классического, так и Архаического периодов в истории Колхиды, и естественно Античного. А отделение от них половины их народа, ничего существенного тут не меняло.

И еще такой момент. Вот в этой фразе Гумба что-то путает: «На протяжении III, II и первой половины I тыс. до н. э. на территории исторической Колхиды четко прослеживается преемственная связь материальных культур разных эпох, что не дает никаких оснований говорить о какой-либо смене населения этих земель в указанный период». Непонятно откуда он взял и прибавил к Колхидской культуре III тысячелетие и первую половину II тысячелетия. Ю. Воронов и А. Скаков «растягивают» ее начало до XVI века, что в среде специалистов считается самым крайним пределом. Следовательно, Колхидская культура, раз она выделилась из какой-то более древней и масштабной, Майкопской ли, или Кура-Араксинской, то произошло это в лучшем случае в середине II тысячелетия до нашей эры. Какой-то более ранней и такой же самостоятельной археологической культуры в тех же границах, где впоследствии возникнет Колхидская, пока не обнаружено. Так о каком «прослеживании преемственной связи материальных культур разных эпох» заявляет автор?

Не знаю как это согласовать с популярной гипотезой о происхождении адыго-абхазов от древнего народа хаттов, в это время обладавшим собственным государством в Малой Азии. Что-то одно придется принять, тогда как усидеть на двух стульях не получится. Приемлема такая версия. Предки адыго-абхазов – хатты – на стыке III и II тысячелетий были частично выдавлены хеттами в Восточное Причерноморье (часть осталась в Малой Азии и в дальнейшем слилась с хеттами), откуда в течении первой половины II тысячелетия их вытеснили вторгшиеся сюда сваны, которых вскоре в свою очередь потеснили пришедшие следом мегрелы.

Так, к середине тысячелетия, за адыго-абхазами остались крайние западные отроги Кавказского хребта, за сванами верховья Ингура и Риона, а обширное побережье и прибрежную низменность Восточного Причерноморья заселили мегрелы, создатели Колхидской культуры. Что было в VIII-VII веках уже сказано. Во II-I веках, когда Колхида пережила вторичную потерю государственности, это сопровождалось, помимо упадка в культуре и социально-экономической сфере, и резким сокращением ареала проживания мегрел. В частности, адыго-абхазам удалось заново освоить обширную площадь побережья на северо-западном участке Черного моря. Потеряли мегрелы земли и на юго-востоке, навсегда отторгнутые греками Понта. Все это уже история Античной Колхиды (I в. до н.э. – III ? в. н.э.), третьего и последнего периода в истории Колхиды согласно моей классификации.

Теперь мне хочется подробнее разъяснить несколько аспектов. Собственно колхи это египтяне, Геродоту я верю. Тем более, согласно моим принципам, или отвергай источник вообще, или, раз что-то черпаешь из него, то принимай его целиком. Извлечение отдельных и нужных цитат, с отбрасыванием всего остального, для меня неприемлемо. Потому, нравится это кому-то, или нет, но следует признать, что древние колхи имели прямое отношение к Египту. Просто надо понимать, что во втором-третьем поколении, эти хамитоязычные пришельцы, осевшие в Эгриси, перешли на мегрельский язык и стали этническими мегрелами. Кроме того, что основное население страны продолжало быть мегрельским, а пришлые египтяне представляли собой лишь тонкую, пусть и господствующую, прослойку, то есть все способствовало победе мегрельского, а не хамитского языка; кроме, повторяю, этого, они ведь были воинами, пришли без женщин, и осев в Эгриси, взяли в жен местных девушек, и их дети, как и полагается, уже определенно были мегрелоговорящими. Итак, в XVI веке до нашей эры, мегрелы выдавливают сванов из Рионского бассейна в горы, и занимают низменность и предгорья, постепенно распространяясь по побережью, на северо-запад и на юго-запад. Их страна, Эгриси, в древних греческих источниках зафиксирована как Эя. Три века спустя, то есть в XIII веке до нашей эры, Эгриси была завоевана фараоном Египта, Рамзесом Великим, известным также под именем Сесу (у Геродота Сесострис). Часть его армии осталась здесь и превратилась в господствующий слой, завладевший землей и закабаливший местное мегрельское население, с целью его эксплуатации. Первым наместником и правителем был некто Фазис. По его имени назвали и новообразованную колонию - Фазисом, или Фазианой. Оба названия также известны в греческих источниках. Правда Ксенофонт путал Фазиану с Басианой, что на Араксе, и об эту ошибку «споткнулся» Страбон, видимо изучавший «Анабасис» и потому указавший, что река Фазис (Рион) берет начало в Армении, явно подразумевая под Фазисом Аракс, чей исток локализован как раз в армянской Басиане. Фазиана была термином скорее официальным, тогда как старое название, Эгриси, наверняка продолжало бытовать в среде зависимого класса, почему оно и сохранялось долгие века, какие бы впоследствии смены режимов и изменения строя, или иноземные вторжения ни происходили. Вторым наместником был сын Фазиса - Колхис, рожденный уже здесь. Он не имел и не мог иметь привязанности к родине своего отца, зато видимо имел амбицию стать вместо обычного губернатора суверенным монархом. При нем, вероятно, и произошло отделение Фазианы от далекого Египта, и превращение ее в независимое царство. Это должно было случиться в третьей четверти того же века. Сей Колхис основал царскую династию, просуществовавшую более тысячи лет. И сама страна вскоре была официальное переименовала в честь своей правящей династии. То есть, Эгриси еще раз сменила свое официальное имя, и вместо Фазианы теперь стала Колхидой. Имя следующего царя Колхиды, Аэта, по популярности сопоставимо с именем Людовик в истории королей Франции. И Страбон, живший во время заката Колхиды, сообщает, что данное имя распространено у колхов. Значит, царей-аэтов было много, как я думаю, и этим объясняется, почему согласно древнегреческой мифологии, у царя Аэта такая многочисленная близкая родня, и такая перенасыщенная биография. Возможно кто-то до меня уже высказывал предположение, что это могло быть нагромождением имеющейся отрывочной информации из биографий всех царей-аэтов Колхидской династии, втиснутым в биографию одного собирательного Аэта. Если никто не высказывал такого предположения, то я стану первым. О собственной литературе и документации Колхиды ничего неизвестно, а в иностранных источниках, ее население обыкновенно фигурирует под именем колхов, и здесь очевидно обозначены все, и правящий класс омегрелившихся египтян, равно как и зависимый класс из исконных мегрел. Так что «колхи» это внешнее, официальное название. Тем не менее, сугубо местные географические наименования, древние греческие документы, пусть и в собственной транскрипции, нам предоставляют также. Это, помимо уже отмеченной Эи, служившей в качестве самоназвания страны, также и области Киркея и Китея, из которых Эя собственно и состояла. Киркея охватывала низменную и прибрежную часть Эи, и соответствовала Мингрелии и Гурии, при чем, имею ввиду Мингрелию и Гурию исторические, обширные, а не теперешних скромных размеров. Китея, это глубинная и предгорная область, располагавшаяся на месте сегодняшней Имеретии. Начиная с I века до нашей эры, когда Колхидская династия сошла с исторической сцены, а Колхида утеряла государственность и целостность, в римских источниках можно обнаружить уже другие, новые для нас наименования ее регионов. Хотя какие-то из них возможно представляли собой всего лишь латинскую транскрипцию уже известных нам названий из транскрипций греческих. Например, Экректику можно связать с древней Киркеей. Что касается самого имени страны, то она, похоже, продолжала его носить в античный период уже, что называется, сугубо традиционно, как если бы Турецкую республику по привычке продолжали бы считать Оттоманской портой. Итак, Колхида в свой Античный период уже не была по сути той прежней Колхидой. Территория ее значительно сузилась, а сама она, вместо единого и сильного царства, стала представлять собой раздробленную на мелкие и слабые княжества страну, к тому же подвластную сначала Понту, затем Риму. Так продолжалось несколько веков, пока не произошло возрождение мегрельской государственности, связанное с появлением тут новой династии, Лазской. В данном случае, это были не выходцы из чужеземного края, но соседний и близкородственный мегрелам народ чанов, или лазов. В остальном конфигурация аналогичная: элита из лазов и мегрельские низы. Так Эгриси окончательно рассталась с именем Колхиды, отложив его в свой архив, и приобрела новое официальное название - Лазика. Возвращаясь к колхам, замечу, что с падением Колхидской династии (конце II в. до н.э.) и потерей потомками египтян своего господствующего положения, они никуда из Эгриси не делись. За тысячу лет, колхидская элита в этнокультурном аспекте абсолютно слилась с мегрельским народом. Отличие состояло в первую очередь в аспекте классовом. Но с потерей династией и окружавшей ее знати власти, данное отличие должно быть стерлось. Другое отличие лежало в расовом аспекте, что и отмечено Отцом Истории. Смуглые и курчавые потомки выходцев из Африки резко выделялись на фоне исконных, в основном белокурых и голубоглазых мегрел. И несомненно, с исчезновением социального барьера, произошло смешение обоих расовых типов, что можно разглядеть и сегодня, стоит только посетить Мегрелию и обратить внимание на антропологический контраст ее жителей, где вперемежку попадаются оба типа, внешне таких противоположных. И все же, прибытие этих египтян сыграло в мегрельской истории одну из поворотных и судьбоносных ролей, какие впоследствии сыграют и повторят в ее истории лазская и абхазская династии, а также, разумеется, Дадиани. Цивилизация Древнего Египта внесена в число великих. Сомнительно, что отсталые мегрелы сумели бы построить такое царство, какой была Колхида, самостоятельно. Или, если все таки построили бы, то сомнительно, что сделали бы это так рано и настолько долговечно. Я склонен думать, что без инородного влияния здесь обойтись не могло, и хамитская версия вполне правдоподобна и приемлема.

Курьезное здесь другое. Гумба обращается за помощью к Страбону, для опровержения грузинской версии этимологии топонима Питиунт («Бичвинта» по груз.), но именно благодаря Страбону можно доказать правоту грузинской версии. Это касается мифа о «Золотом Руне», где в сюжете говорится о колхах, отправленных на кораблях царем Аэтом в погоню за аргонавтами. Без Медеи, царской дочери, и украденного Ясоном Руна, им возвращаться было нельзя под страхом смерти. Поскольку преследование завершилось для колхидских воинов неудачно, они, опасаясь возвращения на родину с пустыми руками, расселились по различным местам побережий Черноморья и Адриатики.

Вот соответствующий отрывок у Страбона:
Существуют следы похода Иасона и преследовавших его колхов в обширной области вплоть до Крита, Италии и Адриатического моря; на некоторые из них указывает Каллимах:
Видел Эглета, Анафу, соседнюю с Ферой Лаконской,
в элегии, которая начинается словами:
Я воспою, как герои из царства Китейца Эета
Плыли, назад возвращаясь в древнюю Гемонию.
В другом месте Каллимах говорит о колхах:
Весла они опустили у Иллирийского моря,
Где златокудрой Гармонии камень могильный лежит.
Там городок основали, что назвал бы «изгнанников градом»
Грек, а на их языке Полы ведь имя ему. («География», Книга I, Глава II)

Если принять миф на веру, то любые топонимы, связанные с картвельскими языками (если такие обнаружить) в Южном и Западном Причерноморье, а также Восточном Средиземноморье, можно засчитать как следы тех колхидских колонистов и их мегрельского языка.

И все же, не то чтобы я полностью отвергаю миф о «Руне», скорее наоборот, да только все равно придется согласиться с Гумба, и версию о грузинской этимологии топонима Питиунт признать неубедительной. Да, грузины называют Пицунду Бичвинтой; да, по грузински «сосна» – «пичви», и отсюда и «бичвинта», где «бичви» корень, видоизмененный от слова «пичви» («сосна»), а «нта» одна из древних форм окончания грузинских топонимов (примеры: Хоранта, Ломсианта, Дранта); и наконец, да, там вблизи Пицунды и знаменитая роща реликтовых сосен, и потому, вроде все сходится.

Только дело в том, что и по гречески сосна называется «питиусом» (или «питий»), откуда она и перешла в грузинский, приняв форму «пичви». Вдобавок, и у греков имеются окончания на «унт» (примеры: Трапезунт, Керасунт, Селинунт). Так что, вероятней всего, «Бичвинта» была обычной и поздней (средневековой) грузинской калькой с древнего греческого «Питиунт». Вообще, когда греки основывали колонию Питиунт, это был период Античной Колхиды, и картвельское (мегрельское) население в тех краях больше не встречалось, но там уже заново и прочно обосновались адыго-абхазские народности.

Речь по видимому идет о Тхубыне. Существует и одноименная станция в маршрутной системе сухумского троллейбуса. Данный топоним, однако, как бы его не переиначивать (Цхыбын) для подгона к Цхуму, все же не стоит отождествлять с последним. Все просто. Абхазская транскрипция Цхума общеизвестна, и крайне удивительно, что Гумба упустил ее из виду. Это не Тхубын, это Гума, абхазское наименование местности, где тот средневековый Цхум из грузинской летописи как раз и располагался, откуда кстати происходит фамилия Гумба, что видно из ее корня (Гум). Очень может быть, что Цхумом грузины, как и абхазы, в первую очередь называли саму местность, а не город. В летописи же, при переписывании, видимо была допущена незначительная ошибка, и местность Цхуми (Гума) в области Апшилети (Апсилии) страны Апхазети (Абазгии), была определена в виде города.

Очень хотелось бы похвалить Гумба за щепетильность, но забегая вперед, сообщу, что это было бы незаслуженно, и объясню почему. Действительно, раз имеется возможность сравнить с армянским переводом КЦ, тем более, что он первичен относительно нынешнего грузинского, то это очень желательно, еще и учитывая, что разночтения в обоих документах действительно попадаются, вроде такого, на какой только что указал Гумба. В принципе, до сих Гумба, как мы помним, чаще ссылался на армянский перевод документа, нежели грузинский.

Причина же, по какой я не спешу хвалить Гумба, заключается в его непоследовательности. В одном из эпизодов одной из следующих глав, рассматривая историю царя Саурмага, сына Фарнаваза, Гумба изменяет собственной методе и приводит только одну версию изложения событий, почему-то грузинскую, обычно им пренебрегаемую. Любой осознает насколько это важно для Гумба, как только сравнит оба перевода. Тут не просто присутствует разночтение, но разночтение это довольно вредоносное для гумбовской концепции. Повествуя о реванше Саурмага над мятежной иберийской знатью, грузинский перевод указывает сармат ("овсы") и вайнахов ("дурдзуки") как союзников царя, чьим содействием он вернул себе трон. Зато в армянском переводе, говоря словами Гумба, «нет упоминания» вайнахов-дурдзуков в числе союзников Саурмага. Помогал ему один «осский царь». Неудивительно что Гумба проигнорировал это разночтение, настолько оно для него неудобное, ведь оно серьезно мешает его концепции о влиятельном нахском дурдзукском государстве, чуть ли не поставившем в зависимость от себя грузинское иберийское государство. В качестве единственного аргумента, Гумба как раз и приводит исторический факт участия дурдзуков в деле реставрации Фарнавазидов в Иберии. Они, де, помогали Саурмагу воцариться, что автоматически превращало его в их данника, и уже через это фиксировало новый статус Иберии, теперь уже в роли вассала Страны дурдзуков.

Оставим пока в стороне насколько это притянутая за уши концепция. Это я с удовольствием еще рассмотрю в соответствующей главе, когда дойду до нее. Тут я пока лишь указываю, что тот единственный аргумент, какой имеется на руках у Гумба, предоставляет ему одна лишь грузинская версия армянского перевода «Картлис Цховреба». Повторюсь, что обычно отдающий в своей книге предпочтение армянскому переводу, любящий щепетильно подчеркивать имеющиеся разночтения между обоими источниками, особенно когда данные разночтения подчеркивают, как ему кажется, некие неудобные для грузин моменты, историк, здесь проявляет, будто не нарочно, академическую неряшливость, и как бы не обращает своего внимания на очередное разночтение. Еще бы!

Похвальным было когда бы Гумба выбрал один метод. Либо ты опираешься на одну из версий – армянскую, или грузинскую; либо, раз сопоставляешь информацию из обеих, то будь добр, держись такого подхода до конца. Это и есть последовательность и принципиальность, и именно так поступают настоящие ученые-историки. Честь и хвала таким авторам! Мой автор, и по данному эпизоду, и во множестве остальных в его книге, увы, подобной похвалы, на мой взгляд, не заслуживает.

На давнишнее и длительное пребывание сванов в полу-замкнутой среде, в дали от бурных событий, обычно сопровождающихся перемещениями народов, указывает и их относительная однородность, наиболее высокая среди всех грузин. Исследования в области генетики показали, что три четверти сванов имеет общее происхождение, что является рекордным показателем среди в целом неоднородных грузинских этногрупп. Если бы сваны так поздно покинули бы Малую Азию, как старается представить Гумба, то их обязательно коснулись бы этнические волны, исходившие от нашествия так называемых «народов моря», а также последующие процессы, вроде наводнения Закавказья скифами, и все это непременно нашло бы свое отражение в генетическом коде сванов, где в таком случае, обнаружилось бы гораздо больше примеси, чем она есть у сванов на самом деле. Следовательно, сваны, если они и правда, после расхождения с мегрелами, жили некий период в Малой Азии, то скорей всего покинули ее перед возвышением, и соответственно территориальным расширением, Хеттской державы. И уж точно их не было в тех краях, когда Держава хеттов пала под натиском «народов моря», и последовавшей за этим большой миграцией различных этносов – теснимых и теснивших – в восточном направлении, по всему полуострову.

Что сваны давно и долго населяют высокогорье Кавказа, подтверждается и антропологическими исследованиями, определившими этот народ к кавкасионскому расовому типу. Ладно еще генетика и антропология, но как быть с археологией? Когда Гумба утверждает, что сваны на протяжении II тысячелетия до нашей эры, и видимо еще в течении первой половины I-го, населяли северо-восток Малой Азии, он должен привести соответствующие отсылки из хеттских, а также, желательно, ассирийских и урартийских письменных памятников. Раз сваны там и в то время были, то их непременно должны были зафиксировать или хеттские, или ассирийские, или урартийские памятники. И где же это? Многие другие зафиксированы, а сваны почему-то нет.

Скажу больше. В концепции Гумба по Колхиде, сванский фактор вообще выпадает. Напомню, что изначальную Колхиду Гумба не признает ни сванской, ни мегрельской, и у него «проникновение в юго-восточные районы Колхиды новых этнических групп, наблюдается лишь со второй половины I тыс. до н. э., точнее, с рубежа IV-III веков до н. э.». Эти «новые этнические группы» у него, несомненно те самые «мегрело-чанские племена». Исконные колхи у Гумба, это разумеется, абхазы. Их в Колхиде, получается что в III веке до нашей эры, сменили мегрелы. Вот и спрашивается, где все это время были сваны, и как они в итоге, на сегодняшний день, оказались в верховьях Ингура и Риона.

Но положим, что под этими «новыми этническими группами» Гумба подразумевал сванов, выбивших в III веке до нашей эры из Колхидской низменности абхаз, и немного позже выбитых мегрелами в горы. Это значит, что еще вплоть до IV века включительно, сваны и мегрелы продолжали обитать на северо-востоке Малой Азии. Тут уже и иероглифы не понадобятся, поскольку по местной картине, начиная аж с VI века, имеются труды древнегреческих историков и географов. Пусть не все их работы дошли до нас в целости и сохранности, но в частности бесценные труды Геродота и Ксенофонта, где как раз можно ознакомиться с этнографической картиной в том числе и северо-востока Малой Азии, дошли до наших дней в полном объеме. Это как раз V век, время, согласно гумбовской концепции, когда сваны и мегрелы могли быть зафиксированы где-то южнее Колхиды, но никак не в ней самой. И под каким же именем мегрелы и сваны фигурируют в «Истории» Геродота и ксенофонтовском «Анабасисе», хочется спросить.

Учтем, что рассматриваемый регион описан обоими авторами детально, и не учесть сванов и мегрел, раз они там жили, авторы просто не могли. Предположение, что оба народы возможно были слишком малочисленны и незначительны, для упоминания, заранее отклоняется, поскольку в таком случае, у них не нашлось бы сил прогнать абхазов из Колхиды. Это Классический период Колхиды, когда ее население все еще оставалось сильным и многочисленным. И коли оно было абхазским, а пришельцы – свано-мегрелами, то эти последние должны были быть не менее сильны и напористы, а значит, накануне своего гипотетического вторжения в Колхиду, где бы поблизости они ни обитали, они обязательно удостоились бы упоминания в древнегреческих документах.

Опять у Гумба двойные стандарты. Привести в качестве довода против мегрельской версии происхождения колхов поздний срок распада Картвельской семьи, и предлагая взамен абхазскую версию, не обратить внимания на не менее поздний срок распада уже семьи Адыго-Абхазской. По А. Касьяну, адыгский и абхазский языки разошлись только в VII веке до нашей эры. Если Колхидская культура до VII века не могла принадлежать мегрелам в силу того, что мегрельский язык еще не существовал, то по тому же гумбовскому закону она не могла принадлежать и абхазам, чей язык также возник лишь в VII веке.

«Оживленные связи кобанцев как с близлежащими, так и с дальними странами» это конечно прекрасно. С учетом и других аксиом, только что выдвинутых Гумба, а именно, что страна «кобанцев» охватывала обширную территорию, а также, и это главное, что «кобанцы» были не рыхлой полиэтнической конфедерацией различных мелких народностей, но были сплоченной и в основном однородной нацией, возникает один простой и очень уместный вопрос. Под каким именем были известны «кобанцы» во всех этих близлежащих и дальних странах, раз между ними и «кобанцами» имелись контакты? Учтем, что Ширакаци и Мровели тут не помогут. Оба автора жили много веков спустя после Кобанской культуры, или, если согласимся с Гумба и станем считать КК государством и нацией, исчезновения этого государства, и потому их информация тут не пригодна. Зато очень пригодилась бы информация из письменных памятников, современных «кобанцам», как раз тех наций, что теоретически поддерживали с ними «оживленные связи». Это могли быть хеттские иероглифы и ассирийская клинопись, хотя бы. Так под каким же именем/именами в их документах фигурирует крупное и развитое государство «кобанцев»? Ни один из всех тех ученых, что упомянуты в приводимой мною цитате у Гумба, и которые как будто должны подтвердить его тезис, не решаются конкретно обозначить какой-либо один современный народ, или даже группу, кого следовало бы признать прямым и единственным наследником КК. Потому что им прекрасно известно, что это не находит своего отражения в соседних современных (современных «кобанцам») культурах. Но Гумба все ни почем. «Кобанцы» у него принадлежали нахской этнической общности, и только ему, и все тут. Я же повторю, что сказал раннее. Либо следует пока молчать, за отсутствием убедительных данных были ли «кобанцы» однородны и какой это был этнос; либо остановиться на том, что они были полиэтничны, и среди этих этносов, несомненно и безусловно присутствовали и вайнахи.

При таком раскладе, легко найти и ответ на заданный мною вопрос. Этого имени в источниках нет, потому что, при всем величии «кобанцев» в социально-экономической плоскости, у них этого имени и не было в принципе, поскольку в плоскости политической они всегда оставались неполноценными. Не существовало единого и большого, сильного и развитого «кобанского» государства, сумевшего бы оставить целостный след в древних документах. Равно как и не было моноэтнической картины в Центральном Кавказе в эпоху КК. И думаю, полиэтничность была причиной, а отсутствие полноценной государственности – следствием. Следовательно, раз какого-то общепринятого, хотя бы собирательного имени у населения Центрального Кавказа с середины II и в течении I тысячелетия до нашей эры не появлялось, его нельзя воспринимать одним этносом единого царства, но следует считать разноплеменной конфедерацией горских общин, скрепленной общей культурой и менталитетом, не больше.

Отсюда вывод, что население истоков Ингура и Риона было сваноязычным, истоков Терека и Аргуна нахоязычным, и так далее; и вместе эти народы представляли «кобанскую» общность. Повторюсь, или так, или лучше вообще не пытаться гадать об этническом компоненте КК. И добавлю, что возможно в IX-VIII веках, когда в Северном Причерноморье господствовали киммерийцы, и их господство распространялось и на Северный Кавказ, «кобанские» народности могли быть зафиксированы под именем киммерийцев (гимир), как их составная часть. Очень похожее положение сложится семь веков спустя, когда господствовать на Северном Кавказе станут сарматы.

Ни отнять, ни добавить, настолько верное у Кузнецова заключение: они местные аборигены, но кто конкретно – пока спорно.

Даже В. Виноградов предупреждает Гумба, что это только гипотеза, то есть предположение. Потому как ученый в курсе, что если и было у «кобанцев» это «собирательное название» и «общее наименование», то науке оно все равно неизвестно. И раз его нет, то ничего утверждать тут нельзя, только гадать. И уже следующий вывод, что говорить об «общем самосознании» и «этнической общности» создателей КК, пока что рано.

Я уже говорил о хеттских и ассирийских источниках. Они очень выручили бы по раннему (XIV-XIII вв.) и классическому (XII-VIII вв.) периодам КК. Но о каком-либо целостном государстве и едином народе в границах КК, данные источники ничего не сообщают. Также не встречаются у них термины «нахчаматьян» и «кавкасиани». Это говорит о том, что вайнахи в раннем и классическом периодах КК, подобно остальным членам «конфедерации», были там рядовым народом, ничем не выделявшимся на фоне остальных.

Что касается позднего периода КК, это с VII века до нашей эры по III век нашей эры, то тут помогли бы такие два столпа по древней истории и географии нашего региона, как Геродот и Страбон. Они оба, в отличии от Ширакаци и Мровели, были ровесниками позднекобанского периода, и потому их информация безусловно надежнее. Но и здесь, увы, они не знают целостного и самостоятельного «кобанского» государства, как и не знают в принципе какой-либо большой и влиятельной нации на Кавказском хребте. Не найти в их текстах и терминов типа «нахчаматьян» или «нах».

Что до «кавкасиани», то Страбон использует слово «кавказцы», но оно у него не несет этнического оттенка и обозначает жителей Кавказа в целом, куда, помимо трех больших и независимых закавказских народов – албан, ибер, колхов – он включает и малые, горско-кавказские народности, субъекты поздней КК. Не все из них удостаиваются в его труде отдельного упоминания под своим племенным, исконным этническим именем, но зато все из них фигурируют под общим наименованием сармат, в чей состав они и входят. Выходит, у автора мы можем наблюдать четыре кавказских народа: колхов, кавказских ибер, кавказских албан и кавказских сармат. Последние и есть поздние «кобанцы».

И среди этих «кобанцев», ведущее место, бесспорно, если верить античному географу, занимают сваны, как наиболее могущественные и многочисленные из них. Зато вайнахи им даже не упомянуты, и потому следует считать, что их роль и статус и в поздний период КК, продолжали оставаться малоприметной и рядовым.

Поблизости живут и соаны… …быть может, они почти что самые воинственные и сильные из всех. Во всяком случае они господствуют над всеми народностями вокруг них, занимая вершины Кавказа, возвышающиеся над Диоскуриадой. У них есть царь и совет из 300 человек, как говорят, они могут выставить войско до 200000 человек. Действительно, вся народная масса представляет боеспособную, хотя и неорганизованную силу.
(Страбон, «География», Книга XI, Глава II)