Самый выдающийся правитель Мингрелии, Леван II Дадиани, правивший всю первую половину XVII-го столетия, в 1636 году послал в Москву священника Гавриила Гегенава с грамотой к царю Михаилу Федоровичу. В 1636-1637 годах посол находился на Тереке, и только в 1638-1639 годах добрался до Москвы и был допущен к русскому царю. Михаил Федорович в том же году отправил в Мингрелию ответное посольство во главе с толмачом Федотом Елчиным, возвратившееся в Москву в 1640-м.
До сих пор русские совершенно ничего не ведали о мингрелах и то были их первые соприкосновения с этой важной грузинской народностью. Сведения, собранные о Мингрелии в 1638-1640 годах были первыми вестями об этом крае. Они делились на две части. Первая, заочная, состояла из расспросов самого посла Гавриила, содержания привезенной им грамоты Левана, а также сведений о мингрелах, переданных находившимся в ту пору в Москве кахетинским митрополитом Никифором Ирубакидзе-Чолокашвили. Вторая, очная часть, целиком основывалась на данных, добытых Елчиным непосредственно в самой Мингрелии. Так что надобно по порядку сначала обрисовать Мингрелию по заочным сведениям, полученным в Москве.
В грамоте к русскому царю мингрельский князь заявил, что в Грузии ("ыверской земле") было пять правителей, двух из них завоевал шах, а над тремя остальными верховодит он, Леван Дадиани. Бесспорно, под двумя "побитыми шахом" он имел ввиду царей Картли и Кахетии. Не стану гадать кто точно подразумевался под тремя остальными, по видимому, все окружавшие Мингрелию владения, хотя их четыре.
Что бы там ни было, в заявлении Левана стоит обратить внимание на другое. Он считал, что восточная половина Грузии потеряна, попав в совершенную зависимость от шаха, а в другой, западной половине, главенствует его род. Это, по его мнению, превращало Дадианов в единоличных верховных повелителей Грузии, точнее, ее свободной половины. Ему самому, по его мысли, помимо собственно мингрел, должны были покориться, для начала, имеретины, гурийцы, абхазы и сваны, а в будущем, при наступлении удачных обстоятельств, и картлийцы с кахетинцами и месхетинцами. То был откровенный вызов Багратионам, что подтверждал и царь Кахетии Теймураз, в это самое время писавший Михаилу Федоровичу про Левана Дадиани, что тот стремится положить конец владычеству Багратионов в Грузии, дабы самому стать царем над грузинами.
Гавриил величает своего господина царем, точнее, так его слова перевели на русский язык. Несомненно, князем Леван являлся лишь в глазах Багратионов, сам себя он считал царственным лицом, равным Багратионам, а то стоявшим и выше них. Уточняя звание Левана, Гавриил употребил слово, по русски переданное как "хантипа". Без сомнений, оно соответствует мингрельскому "хенципе", что означает "государь".
Никифор поместил Мингрелию в "теплой стране" между османами, кизилбашами, горскими черкесами и Черным морем. До Мингрелии от его родной Кахетии близко, между ними Имеретия ("пошечюйская землица"). По словам Никифора, мингрельская земля не велика, лиц мужского пола 60 тысяч. Все живут в деревнях, нет даже столичного города, в следствии чего, Леван постоянно перемещается из одной деревни в другую.
В противоположность ему, Гавриил называет столичный город Мингрелии, где размещается ее правитель, это Зугдиди ("Зубдиди"). Вообще, каменных городов в середине страны пять, и множество по окраинам. Сама страна "велика и широка", окружена османами, кизилбашами и картлийцами, а вот до Кахетии от мингрел, по мнению Гавриила, не близко.
Про внешние дела страны, Гавриил сообщал, что Леван всецело независимый правитель. Еще его дед и отец платили дань султану, как и сам Леван поступал в первые годы своего правления. Дань выплачивали тканью и никак не людьми. Но к этому времени Леван сидел на престоле двадцать лет и большую часть своего правления никакой дани никому не платил. Завоевательных войн, по словам Гавриила, его страна ни против кого не вела, только оборонительные, да и те якобы случаются редко. В качестве примера он упомянул недавнюю войну с имеретинским ("мерелским") царем, окончившейся миром.
Кахетинский митрополит и тут опроверг сведения мингрельского посла. У него, Мингрелия до сих пор подчинена султану и выплачивает ежегодную дань в виде отправки ста рабов обоего пола и 80 тысяч отрезков различных тканей. Никаких внушительных войн мингрельское войско вести не способно за неимением в наличии ружей и пушек.
Сам Леван в собственной грамоте объявлял себя и свою страну подданными русского царя, просил принять под свою руку, обещал служить Москве, взамен ожидая помощи и заступничества. Правда, самой рукописи не существует, она кажется утеряна.
О семье своего повелителя мингрельский посол поведал, что у того двое сыновей, Александр, тринадцати лет, и одиннадцатилетний Манучар, и две дочери.
Зато Никифор больший упор сделал на нехорошую сторону личной жизни Левана. По его рассказу, тот сначала казнил первую жену, затем своего дядю, родного брата отца, и тем самым получил возможность жениться на овдовевшей тетке, и кроме того, приказал ослепить своего зятя, а сестру отправил в гарем к шаху (на самом деле к шахскому вали, царю Ростому). За такие вещи мингрельского князя возненавидел щепетильный Теймураз и они стали "не в миру".
Согласно Никифору, православие у мингрел потеряло былое влияние, но в Мингрелии имелись действующие церкви и монастыри, священнослужители всех санов согласно канонам православия, что также подтвердил Гавриил. По его словам, предстоятель Церкви ("патриарх Малафей") пребывал в Успенском соборе в Бичвинте ("Пичюта"), она же Пицунда. Речь разумеется шла об абхазском католикосе Малахии Гуриели. Каждый новый католикос занимал свое место с согласия иерусалимского патриарха, для чего, однако, не отправлялся в Иерусалим самолично, но получал грамоту от главы тамошней Церкви.
Оба источника согласны между собой относительно наличия особого мингрельского языка. Далее, Гавриил заметил, что служебные книги в его стране грузинские. Затем посол поведал некоторые подробности о христианских обычаях мингрельского народа. Крестили полным погружением, с помазанием елеем и миром. Зимой крестили у храма, в купели с подогретой водой, а летом прямо в ближайшей речке. Хлеб для евхаристии готовили на квасном тесте, как и положено у восточных христиан (у католиков опресноки). В повседневной жизни мингрелы не носили нательный крестик, предпочитали хранить дома.
О торговле и хозяйстве в Мингрелии, митрополит Никифор рассказал следующее. Денег в обороте не ходило, пользовались обменом. Несмотря на обилие производимых тканей в стране, люди гуляли полуголые. Ткань пряли не из льна, но из "поскони" (конопли), произраставшей здесь же в Мингрелии. Из нее же делали пряжу для рыболовных сетей. Эти товары, а также вино и воск, обменивали на все необходимое с кораблей, подходивших к мингрельскому берегу. Но главное место занимала конечно позорная работорговля, за чем, в основном, и шли в Мингрелию корабли, обыкновенно турецкие. Продавали, как заявил Никифор, все всех, начиная от самого правителя, заканчивая простонародьем, где нередко продавали членов своей семьи.
Обильно пили вино. Основу растительной пищи составляла "каша из просо", то есть старая добрая мамалыга (гоми). Хлеб не употребляли, не взирая на присутствие пшеницы, ячменя, овса. Зато рожь не росла в Мингрелии.
О наличии пшеницы, ячменя и просо в Мингрелии говорил и посол Левана. По его словам, страна богата медом и виноградом, разнообразием овощей. Мингрелы разводили всех представителей домашнего скота. Развилось изготовление шелка, и шелковой тканью торговали, как и прочим полотном. Гавриил отметил, что в его стране есть огнестрельное оружие ("пищаль") и даже орудия. Более того, мингрелы могли делать порох, но в небольшом количестве. Большая часть пороха была ввозной. Торговля шла с османами и кизилбашами, и ее заложил Леван II, и до него в Мингрелию якобы не ходили торговые суда.
Мингрельский посол ничего не сказал о торговле рабами. Кроме того, слова кахетинского митрополита о внешнем виде мингрельского народа, будто бы разгуливавшего на улице полуголым, Гавриил опроверг, объяснив, что знать носит долгие суконные платья. Простолюдины обыкновенно одевались в серое сукно, но работая, снимали верхнее платье, оставаясь в рубашках. Несомненно, под этой верхней одеждой из сукна, что у простого люда, что у знатного, здесь имелась ввиду хорошо знакомая чоха.
Теперь о том, какой предстала Мингрелия времен Левана II перед русским послом Федотом Елчиным.
Протяженность мингрельского побережья он определил в "полтораста верст", это довольно большое расстояние, равное расстоянию от Сухуми до Поти. Явное свидетельство, что половина территории современной Абхазии исторически мингрельская земля. Так, в названии одного из селений Мингрелии, где побывал Елчин, Китоул, легко угадывается имя теперь уже бывшего грузинского (мингрельского) села Квитаули. Сегодня оно считается абхазским селом Кутол Очамчирского района. Нужно учитывать, что действительное влияние Левана на Черном море не ограничивалось собственно мингрельским побережьем, но включало в себя и берег Гурии, достигая, таким образом, Батуми.
Расстояние же от моря к горам Елчин определил в пятьдесят верст. Дальше в горах располагались Сванетия ("Сонская земля"), потом вассальные Кабарде Абаза ("Обоза") и Карачай, затем, на равнине, сама Кабарда. В первое сванское село ("Влешкараш") русское посольство прибыло в начале ноября и через две недели оно попало в Худони, где начинались владения Дадиани. Худони, в принципе, тоже сванское село, так что тут проходила не столько свано-мингрельская граница, сколько пограничная линия между вольными сванами и сванскими подданными Дадианов.
Восточная граница Мингрелии, при Леване, сдвинулась вглубь Имеретии дальше Хони. Елчин гостил у хонского архимандрита Микеладзе ("Микулаз"), чего он не сделал бы в случае принадлежности Хони имеретинскому царю. Посещение столь важного лица, как монастырский настоятель, будь тот подданным Имеретии, означало бы совершение русским послом явного посещения Имеретии, что выходило за рамки государева поручения.
Данный участок, по видимому, мингрелы отторгли у имеретин силой. Елчину сказали, что Леван воевал с имеретинами, при чем, Левана величали царем, а имеретинского ("бошачюйскаво") правителя князем. Очень похоже, что Дадиани, во всяком случае Леван точно, действительно считали себя верховными правителями Западной Грузии, а на остальных западно-грузинских (Абхазия, Имеретия, Сванетия, Гурия) владетелей смотрели как на своих подданных. "А наш Левонтей царь надо всеми в Грузинских странах большой", как заявил княжеский стольник "Рамозан Кучюлянский".
Наконец, южный сосед, Гурия, в это время находилась в полной зависимости от мингрельского владетеля. Гурийский князь Симон был женат на сестре Левана. Затем, Леван пленил Симона, выжег ему глаза, заточил в темницу, а Гурию присоединил к Мингрелии, посадив там другого представителя рода Гуриели, некоего "Вортама" (Вардан?). Симон потом непостижимым способом сбежал из темницы и исчез.
О взаимоотношениях мингрельского государства с дальними соседями русский посол выяснил следующее. С Кабардой дружили. При Елчине, от кабардинского князя к Левану прибыло посольство с предложением сосватать дочь за сына мингрельского владетеля. Черкесы привезли с собой относительно богатое приданное, что свидетельствовало о весомом положении, занимаемом Дадианом на западном Кавказе. Сотня невольников ("есырей"), по сотне быков и кобыл, сотню ружей, по сотне изделий золотой и серебряной посуды.
Хорошие отношения Леван поддерживал и с Сефевидской державой. За шахского вали в Картли, царя Ростома ("Урустама"), хенципе выдал замуж свою сестру, кажется ту самую, бывшую замужем за Симоном. От самого шаха, Дадиани ежегодно получал до тысячи туманов, и в случае большой надобности, размещенное в Картли кизилбашское войско готово было отправиться на выручку мингрелам. Леван даже ввел у себя в оборот сефевидскую монету с именем шаха Сефи I, внука Аббаса I.
Вместе с тем, как объяснили Елчину, правитель Мингрелии "голдовал на обе стороны", вынужденный лавировать между шахом и султаном, и открыто признавать над собой верховенство османского повелителя. В Стамбул приходилось отсылать несколько десятков человек невольников и 800 аршин ткани. Для мингрел, связи с Турцией имели важнейшее значение по причине зависимости от сырья и ряда товаров, ввозимых турецкими торговыми судами. Однако, в год пребывания в Мингрелии Елчина, Леван уже несколько лет как не платил османам упомянутой дани из-за разбойничьей деятельности донских казаков.
Казаки грабили турецкое побережье, нападали на корабли осман в море. Затем они основали пристанище в устье реки Риони, одновременно служившее торговой точкой, где ими велся товарообмен с мингрелами. Вскоре, османские военные корабли уничтожили пристанище, перебив находившихся там казаков. Султан заявил, что казачья деятельность в Черном море поддерживалась единоверной им Мингрелией, и потребовал от Левана однозначно и четко держать сторону осман. Султан предлагал людей и средства для постройки укреплений в устьях мингрельских рек, дабы казаки больше не открывали там себе перевалочных точек. Дадиани отверг требование султана, за что последний приказал совершить в Мингрелию небольшой набег, в ходе которого османы разрушили один из монастырей.
Мингрелы сообщили Елчину, что заботой Левана было установление, посредством Дона, связи с Москвой, также налаживание торговли, чтобы избавиться от надобности торговать со Стамбулом и выплачивать султану дань. Ему также поведали, что данное предложение исходило от супруги мингрельского владетеля, ко времени прибытия Елчина уже скончавшейся. Она дескать советовала Левану отправить посольство в Москву. Были случаи, когда казаки разоряли прибрежные места Мингрелии, и в задачу посольства входила просьба к русскому царю повлиять на казаков, запретить им подобные выходки.
Не совсем ясно, что собирались предложить мингрелы русским, если главным товаром, поставляемым османам, являлись невольники. Москва, в отличии от Стамбула, не занималась работорговлей и ее дворянство не держало рабов, тем более христианских, в отличии от турецкой знати, охотно приобретавшей неверных пленников обоих полов.
По наблюдением самого посла, пленопродавство составляло главный мингрельский доход, "а ясырь продают и царь и власти и всякие помесные люди, хто где испомещан, а продают все в босурманскою веру, а не продать им есыря, им де им и нужи своей нечим исполнить", то есть иным способом основательно не заработать, как продажей мусульманам своего неудачливого соплеменника.
Что касается внутренней торговли ремесленными изделиями и излишками урожая, то она в Мингрелии находилась в руках армянских ("сорок дворов") и еврейских ("десять дворов") купцов. Опять же, существовала острая нужда в ввозе некоторых видов сырья ("соль и железо"), по причине чего, государство Дадианов было крепко привязано к Османской империи, удовлетворявшей все его потребности в нехватке того или иного сырья, или редких для края заморских изделий.
Вдобавок к сказанному в Москве Никифором и Гавриилом, Елчин отметил наличие в Мингрелии шелка-сырца и пшеницы, много виноградных насаждений, и как следствие, обилие вина, коим всюду угощали русских гостей. Главный злак для основного блюда, гоми (просо), сеяли "по горам и по холмам, розчищаючи лес и каменья", обрабатывая почву мотыгой.
Мамалыгу из него готовили в котле, откуда повар лопатовидным черпаком раздавал каждому по доле, бросая доли густой каши на тесаную доску, заменявшую собою стол. Такую длинную доску клали прямо на землю, или на пол, когда обедали в помещении. Садились за нее "подобрав ноги". Ни скатерти, ни блюда с приборами не использовали, ели руками. В животной пище мингрелы не соблюдали особых ограничений и их питание по сути не отличалось от питания других православных народов. Отчистив тушу от кожи и внутренностей, ее целиком варили в котле, затем несли на носилках готовое мясо ко столу, где разделывали на куски и раздавали обедающим, в дополнение к мамалыге.
Таким образом точно обедало большинство населения, простой люд ("убог и нищ"). Застолья знати и духовенства Елчин не описал, и наверно оно отличалось разнообразием пищи и относительным богатством в убранстве.
Про соблюдения православных постов и прочих запретов и правил, установленных Церковью, русскому послу бросилась в глаза почти полная развязность мингрельского населения в подобных вопросах. Вообще, он подробно описал беспорядочность, царившую как в народе, так и в духовенстве относительно церковного устава и христианской стороны жизни.
Все это, разумеется, напрямую было связано с бедностью самой страны, полнейшим упадком ее хозяйства. "А у них в земле нагота больша, мужеской пол и женской ходят наги. А живут люди все в лесу, а где лесу нет, тут и людей нет.", свидетельствовал Елчин. Для сравнения, люди русского государства, набравшего к тому времени достаточно могущества и богатства, имели и возможности и досуг для тщательного изучения и следования канонам, достойного содержания церковного имущества и недвижимости.
Все же Елчин, посещая, теперь обветшалые, средневековые храмы Мингрелии, разглядывая оставшиеся там бесчисленные святыни, мог убедиться, что во время расцвета Грузинского царства, этот край Грузии не уступал остальным по части приверженности православному уставу.
Между прочим, в одном из разоренных монастырей, по видимому том самом, о котором говорилось выше, что он подвергся нападению осман в наказание за отказ мингрел выступить против казаков, русскому послу сообщили, что там хранилась летопись, сгоревшая при нападении. Очевидно, в Мингрелии имелась собственная историческая хроника, уничтоженная при таких несчастливых обстоятельствах.
Зато местное духовенство помнило предание о крещении мингрел самим апостолом Андреем, после чего они трижды отпадали от христианства, пока окончательно не были христианизированы при кесаре Константине. Остальная Грузия ("те Грузинские земли, Темразова и Бошечуйская и Тюфлиское и Гурьельское"), просвещенная прибывшей из Иерусалима "праведной девицей по имени Ненила", приняла христианство позже Мингрелии.
К слову, русским гостям удалось встретить и нового абхазского католикоса, Максима Мачутадзе, когда тот проводил заутреню в "Егорьевском монастыре", то есть в монастыре Святого Георгия в селе Илори. Могли ли они себе представить, что почти четыре столетия спустя их соотечественники присвоят этот храм вопреки воле грузин, закрасят его настенную живопись и надписи на грузинском языке, богослужение введут на церковнославянском, хотя при абхазских католикосах оно несомненно проводилось по грузински. Наконец, проведя прочие "восстановительные" работы, значительно изменят внешний и внутренний вид храма, переделав его на русский лад и устранив любые намеки на его грузинское происхождение.
В завершении, кратко о семье Левана Дадиани, что удалось узнать Елчину. Его отца он назвал "Монуйлом", так он передал имя Манучар. Об отце Левана, Манучаре Дадиани, известно из грузинских источников, где, кроме того, говорится о том, что он погиб из-за несчастного случая во время охоты на оленей. Эту же историю передает и Елчин, с уточнением, что Манучар ушибся при падении с коня, но скончался только дома. Умирая, он призвал к себе младшего брата, "Юрья" (Георгия), чтобы тот на кресте поклялся, что не завладеет княжеством, но уступит его родному племяннику, то есть сыну Манучара, юному Левану, как и полагается. Пока же Леван не возмужает, Георгий должен был управлять княжеством. Так и случилось, и когда Леван вырос, дядя передал ему бразды правления.
Вместе с тем Георгию пришлось передать Левану и собственную жену (Нестан-Дареджан Чиладзе), в которую Леван влюбился и которую он у Георгия по сути увел, из-за чего последний помер, оставив двух сыновей, "Юрья и Мелхея". Они оба присутствовали при приеме Леваном русского посольства.
Своих детей у мингрельского владетеля, рожденных его женой и одновременно теткой, было, как о том уже сообщалось, четверо, двое сыновей и две дочери, одна из которых умерла, а другая жила в Гурии, под присмотром тамошнего наместника.
Буквально накануне прибытия русского посольства, Леван внезапно овдовел и этот нечестивый и противоестественный брак прекратился, что вызвало у Левана бесконечное горе. По старому грузинскому обычаю, на время скорби мингрельский владетель сбрил себе усы и брови, и по этой причине он на долгие месяцы откладывал свою встречу с посольством Елчина.
Леван и Нестан-Дареджан
Подтверждаю, действительно мингрелы красивые люди, что женщины, что мужчины. И талантливы. Критика была направлена против их безобразных нравов 
