В 1837 году русский поэт Лермонтов, сочиняя поэму Демон, написал свои, ставшие впоследствии популярными, строки о робких грузинах, бежавших после недолгого боя. По сегодняшний день, всякий, кто желает уязвить грузин, обращается к лермонтовским словам о бегущих робких грузинах. Безусловно, для грузин, как представителей Кавказа, населяемого гордыми народами, подобные эпитеты не просто обидны, но оскорбительны.
19 век, когда жил и творил Лермонтов, было темным столетием в истории Грузии. Русский царизм уничтожил грузинскую государственность, лишил грузин самостоятельности и национальной самобытности, остановил культурное развитие, вместо чего навязал собственные язык и культуру, пытаясь такими методами ассимилировать грузинский этнос. Все это делалось насильно, вопреки желанию грузинской аристократии (по крайней мере ее большинства) и крестьянства.
Грузины пытались сопротивляться несправедливой политике русских царей. На протяжении почти всего столетия, до самого конца 70 годов, буквально во всех без исключения уголках Грузии происходили анти-русские восстания. Каждое из них, кратковременное, слабое и небольшое по масштабам, легко подавляемое царской армией и казаками, оканчивалось неудачей.
Упорная и кровопролитная, героическая борьба черкесов, чеченцев и дагестанцев против русской экспансии выглядела значительно контрастнее. Конечно, перечисленные народы подошли к 19 веку в ином состоянии, нежели выдохшиеся грузины, в изнурительных войнах 17 века израсходовавшие все свои силы.
Но кого оно интересовало? Лермонтов видел жалкие остатки от прежних грузин, и других грузин для него не было. По меньшей мере с русскими грузины серьезно воевать не могли. Кроме того, всегда находилось значительное число грузинских дворян, служивших в русской армии.
Для России же, напротив, то был золотой век, хотя иные утверждают, что серебряный. В любом случае, ее империя находилась на подъеме, в самом расцвете своих сил. Так что Лермонтов, кстати сам офицер и дворянин, участник Кавказской войны, считал себя в праве смотреть на грузин свысока, считать их ничтожествами, неспособными к серьезному военному подвигу.
Оробевшие грузины, удравшие с поля боя, таков вердикт не одного Лермонтова, но и прочих русских людей, традиционно высокомерно глядевших (и продолжающих это делать) на Грузию. Просто Лермонтов, обладавший язвительным языком, не постеснялся этот вердикт озвучить в вульгарной форме. И то правда, что злосчастный поэт рано ушел из жизни от пулевого ранения на дуэли как раз за несдержанность своего языка.
Но и не будь той дуэли и проведи Лермонтов долгую жизнь, он бы все равно не дожил до 1920 года, чтобы проглотить свои слова о робких бегунах.
Что же случилось в указанный год? Это было завершение Гражданской войны в России, когда красные побеждали белых. Эти последние состояли преимущественно из царского офицерства и казачества, были элитой русской армии, теми, кто в предыдущем столетии покорил Кавказ. Противостоял же им отечественный сброд из рабочих и крестьян. Эта рабоче крестьянская Красная армия разбила Белую гвардию дворян и заставила ее ошметки бежать вместе с семьями из России.
Один из потоков отступавших весною 1920 года подошел к границе независимой Грузии. Их предводители выпросили у грузинского правительства разрешение впустить их. Взорам грузин предстала жалкая картина в виде многотысячной вереницы потрепанных казаков и белогвардейцев, и их несчастных жен и детей. Они выполнили требование сдать оружие. И перед кем? Перед грузинами, кого они до недавнего времени считали робкими бегунами. Русские монархисты полагали, что грузинский народ навечно попал в подданство к русским царям. Больше не было русской монархии, зато появилась независимая Грузия, и в эту независимую Грузию устремились русские воины, представшие перед грузинами в облике робких бегунов, моливших о предоставлении убежища.
Бегство русской армии красочно описал Джугели
АГОНИЯ И СМЕРТЬ ДОБРАРМИИ
9-е марта 1920 г. Натанеби. Утро.
Вчера ездили в Батум. И с особенной болью я почувствовал весь позор Батумской эпопеи! Так легко, так постыдно, так преступно сдать эту твердыню! С тремя тысячами стойких борцов эту крепость можно было оборонять месяцы. И вчера я думал: после батумскаго позора мы достойны всякаго унижения! Мы заслужили свои несчастья!.. Лучше было нам всем умереть с Батумом и в Батуме… А теперь мы должны жить с Батумом. Иного не дано!..
Вокруг нас много новаго. Добровольцы ликвидируются, но вместе с тем происходит ликвидация анархическаго большевизма! Южное казачество встряхивается и начинает ориентироваться на демократию! Робко, нерешительно, но всё же ориентируется. Российский большевизм оздоравливается, тоже демократизируется, но сама Россия всё более гиб-нет, разрушается. Происходит небывалый в истории процесс крайняго разложения и разрушения великаго государства!.. Разве только гибель Рима может сравниться с этим… Внутреннее положение России отчаянное. Ленин коротко формулировал этот ужас в нескольких словах: «У нас голод, холод и сыпняк»!.. И это у них называется коммунизмом! Большевизм, со своим апофеозом гражданской войны, разрушил производительныя силы страны, уничтожил транспорт, милитаризовал всю Россию и на этих страшных развалинах он думает воздвигнуть счастье пролетариата! Но ведь на развалинах и в пустыне торжествует лишь смерть! И смерть в России начинает уже торжествовать… И с этой торжествующей смертью большевики большевики хотят притти к нам?!.. Но мы хотим жизни, а не смерти. И смерти не будет у нас!
И приведя всю страну к отчаянной пропасти, большевизм, желая спасти последния клочья своего знамени, начинает, хотя и с революционными гримасами, склоняться перед торжествующим мировым империализмом! Он определённо, беззастенчиво заигрывает с мусульманским фанатизмом! Деникин только завершает работу большевиков. Да, он только ставит огромную, чёрную точку над всеразрушающей работой большевиков. И гибнет великая, могучая, безсильная, счастливая и несчастная Русь!.. И страшная боль, мучительная обида, тяжёлое горе овладевают всем существом моим… Страшные ураганы носятся по необозримым рос-сийским степям и они с корнями вырывают всё то, что мы так страстно, красиво и бережно любили… Я любил!.. Раньше я всегда мечтал о загранице. Я стремился туда, я жил мечтою о ней. Теперь же я всё чаще и чаще думаю о России и мечтаю о поездке в ея окровавленное сердце – в Москву и в опустошённую голову – Петербург. И при этих мыслях жуткая боль овладевает сердцем и нависает грусть…
Люблю, люблю я обезчещенную, истерзанную, разорённую Россию. И верю в ея воскресение!..
На Туапсинских позициях убили нашего славнаго, юнаго Михлина. Бедный, хороший мальчик.
15-е марта 1920 г. Тифлис. Ночь.
Вернулся с оперы. Впервые слушал «Дни нашей жизни». И вспомнилась Москва. Хлебосольная, добродушная, сердечная Москва! И вспомнились студенческие годы. И пробудились, воскресли все воспоминания. И этой Москвы уже нет. Нет уже и России!
Гражданская война довершила все разрушения мировой войны. Но гражданская войны должна притти к концу. Она докатилась до берегов Великаго океана и последния волны ея разбиваются о твердыни Кавказа. Да, разбиваются!.. Через могучий хребет они не перевалятся!.. Большевики взяли Кавказскую и Тихаренскую и снова разрубили деникинскую армию на две части. И обе части гибнут врозь! И нет им спасения, нет возрождения. Большевики победили реакцию. Но большевики же снова возродят и родят её!.. Если только они не поумнеют. Но в последней ноте Чичерина не видно этого ума… Он написал прокламацию и даже не забыл в ней меня! Я изображён извергом и многие могут поверить этому… А я смеюсь и говорю: «Эта ложь не коснётся меня!». Рабочие и крестьяне уже оценили меня и они называют меня другим словом. Я никогда не опирался на штыки. Любовь народа поддерживала меня и в этом отношении большевики могут позавидовать мне! И в той же газете, где помещена прокламация Чичерина, мы читаем большевистское сообщение о пензенском епископе Владимире, который служил советской власти и читает проповеди железнодорожникам о служении властям предержащим!.. Но если бы мы стали хвалить архи-епископов и печатать их проповеди, большевики назвали бы нас контр-революционерами! Ведь у них готтентотская мораль..
Сегодня пришло печальное, чрезвычайно важное сообщение из Германии: контр-революционеры произвели там государственный переворот. Я верю, что эта контр-революция будет раздавлена! И безпощадно! Но как был самонадеян тов. Носке, когда он так доверился старым генералам и разоружил рабочих. И как предусмотрительны были мы, создавая вооружённую демократию – нашу Народную Гвардию!.. Пока жива Народная Гвардия – у нас немыслима контр-революция.
Владикавказ. 19-е марта 1920 г.
Несчастный город! Я давно не видал его. Со времени перваго приезда Ираклия Церетели на Кавказ! Тогда это был чистый, красивый, гордый город. Теперь он грязен, разорён и жалок. В нём масса сожжённых домов. Выжжены целые кварталы. Весь город полон вооружёнными людьми. Сейчас здесь добровольцы доживают последние дни. Быть может, часы! В городе нет фактической, реальной власти. Город отрезан от внешняго мира и лишь через маленькую артерию сообщается с Грузией. И по этой артерии – по Военно-Грузинской дороге – тянутся безконечныя вереницы фургонов с беженцами. Бегут женщины, дети, буржуи и добровольцы. Бегут безпомощные и страшно напуганные! И всё это производит отвратительное, жалкое и тяжёлое впечатление. И эти трусливо, позорно бегущие герои Добрармии вызывают к себе презрение и даже жалость. Несмотря на все их преступления против революции, народа и Грузии я не чувствую к ним ненависти, а скорее брезгливость, жалость и презрение!.. И эти люди хотели создать Великую Россию?! Нет, они слишком жалки и слишком ничтожны для великих дел. Но женщин, стариков и детей по человечеству жаль! Происходит великая трагедия. Происходит ликвидация добровольческой авантюры. Для России это хорошо. И приходят к нашим границам большевики. Их волны скоро докатятся до Кавказского хребта и здесь разобьются. О нашу крепость! О нашу грудь…
Во Владикавказе неспокойно. Организовалась какая-то опереточная, горская власть без народа… Ингуши и осетины на изготовке. И возможна резня… Если бы они не боялись друг друга, добровольцы давно уже были бы взяты в оборот!
Завтра выезжаем в Назрань на ингушский народный съезд. Нужно помочь горцам организовать свою власть. Демократическую власть!..
20-е марта 1920 г. Владикавказ. Утро.
Ясное солнечное утро. Вдали видны снежныя горы и над ними сурово высится могучий Казбек…
Ночь прошла спокойно. Были лишь одиночные выстрелы. Это, верно, грабили обывателей или стреляла самоохрана… От испуга!..
Я всюду и всех спрашиваю: «Где фронт?». И все в один голос отвечают: «Никакого фронта нет, а есть лишь страшный развал Добрармии». И я всё более убеждаюсь в этом! Фронта действительно нет. И нет никаких боёв. Совершенно нет тех упорных боёв, о которых пишут большевики. Во Владикавказ совершенно не привозят ни убитых, ни раненых, ни плен-ных…
Добровольческая армия быстро тает. Казаки с награбленным добром расходятся по домам и каждый охраняет свою станицу, свой собственный дом. Большевики берут их голыми руками и, в свою очередь, после побед, тоже идут по домам… И теперь я ещё более верю в успех нашей обороны. Эти чёрно-красныя банды никогда не прорвут нашего фронта!
Во Владикавказе накопилось около 7 – 8 тыс. вооружённых офицеров. Но это не воины, а совершенно деморализованные, несчастные люди, которые ни во что не верят и которые потеряли всякую энергию. И совершается не только физический разгром контр-революции, но ещё более страшный моральный ея разгром… Но на смену этой контр-революции приходит новая реакция, но лишь с другой стороны и под красным знаменем! И я мыслями переношусь в нашу маленькую, бедную, но свободную Грузию… Волей исторических судеб нам с тяжёлым сердцем пришлось стать на путь самостоятельной жизни. Я всей душой был против этого, я очень страдал от этого, но теперь я убеждаюсь, я уже убедился, что иного пути не было! Что независимость явилась для нас могучим щитом для защиты нашей свободы, нашего народа! И мы сохранили демократию, свободу и революционный порядок в страшном вихре окружающей нас анархии и реакции… И теперь нам приходится давать убежище нашим злейшим врагам – добровольцам, как год тому назад мы дали приют отступающим большевикам. Тогда большевики бросились в наши объятия. И тогда только мы могли приютить их! Но теперь они сильны, они забыли наше гостеприимство. В своей легкомысленной ноте Чичерин говорит о невыносимо-тяжёлых условиях плена большевиков в Грузии! Через год или даже раньше то же самое будут писать добровольцы о себе. Но это нас не должно смущать, и мы должны выполнить свой долг человеколюбия и гостеприимства. Правда, приюта просят наши враги, мы очень бедны и нам самим нечего есть, но когда речь идёт о физическом истреблении сотен людей, нельзя закрывать дверей. И пусть наши враги, которые попали на наши границы, которые клеветали на нас и которые теперь просятся к нам, сами устыдятся себя.
Но ведь они давно потеряли и совесть и стыд!..
Позавчера мы встретили в Казбеке бегущую из Владикавказа английскую миссию с майором Ролансоном во главе. У них был очень смущённый, запуганный вид. И этот глупый Ролансон! Ещё так недавно он воскурял фимиам добровольцам и обрушивался на горцев, на нас. И теперь он спасается у нас. Что ж?! Мы даём приют и англичанам! И мне вспоминается одна старая депеша из Батума, присланная гордым фон-Крессом. Он просил Ноя Николаевича оградить его от притеснений англичан и взять его под покровительство Грузии. И та же республика Грузия, на которую ген. фон-Кресс смотрел свысока и в которой он растил реакцию – защитила его.
Так изменчиво людское счастье!..
20-е марта 1920 г. Владикавказ. 5 час. вечера.
Только что вернулись с ингушскаго съезда в Назрани. О съезде потом, а сейчас об осложнившемся в городе положении. С ранняго утра в город стали съезжаться толпы вооружённых людей и пустыя повозки из Ин-гушетии. Это были любители лёгкой наживы. Самооборона и добровольцы их отогнали. Бронепоезда стреляли из пушек по ингушам. Есть убитые. И в это время мы находимся в Назрани. Ощущение было тревожное, ибо мы не знали кто и в кого стреляет. Нам удалось проскочить через линию огня. Но один наш автомобиль застрял в дороге и это меня волнует.
В городе тревога. Ночью будут дела!..
21-е марта 1920 г. Владикавказ.
Светает.
Всю ночь была безпорядочная, тревожная стрельба. Очевидно, были и массовые грабежи. В городе очень много вооружённых людей и нет никакой уверенности, что они защищают порядок. Мы думаем сегодня же утром выехать в Казбек. Не знаем, как удастся проехать. Наш застрявший автомобиль прибыл, но в нём не досчитываем трёх товарищей. Они ушли назад в Базоркино, так как не сумели прорваться через линию огня…
Сегодня или завтра в городе надо ждать крупных, кровавых событий. Страшно обострены отношения между ингушами и осетинами, а также между казаками и ингушами. Их разсудит кровь! Будет много крови, будет кошмар…
Вчера на ингушском съезде было много народу. Почти все были вооружены, многие сидели на добрых конях. Великолепный боевой материал! А деревнях чувствуется некоторый достаток. В плоскостной Ингушетии плодородная земля. Но поражает полное отсутствие интеллигенции, полное отсутствие политическаго руководства. Я и Бения Чхиквишвили много говорили на съезде и советовали ингушам самоорга-низоваться и утвердить мир с соседями. Но они сказали, вернее сказал один большевикообразный молодой человек: «Мы слабы и нас должна приютить советская власть». Скоро они сами убедятся, какой жестокий и суровый будет советский приют!
В общем, тяжело и жутко здесь. И когда я вспоминаю нашу страну, и искренне благословляю судьбу. Какое счастье, что в Грузии есть политически созревшая демократия!
21-е марта 1920 г. Казбек. 1 час дня.
Я поздравляю себя и всех нас с счастливым, чудесным спасением! А были жуткие, почти безнадёжные моменты…
Из Владикавказа выехали мы на двух автомобилях. Впереди ехали Бения Чхиквишвили, Захарий Гурули, Георгий Химшиев и я. Гогита Пагава остался в Казбеке организовывать горскую демократию. Недалеко от Джераха, где высокия скалы сурово теснят дорогу, ингуши, засевшие в скалах, обстреляли наши автомобили. Несколько пуль попало в мой автомобиль – у самых ног. Мы мгновенно выскочили из автомобиля и стали во всё горло кричать: «Не стреляй, не стреляй, мы грузины!». Был сильный ветер, а стрелявшие сидели на высоких хребтах. И потому нас не было слышно. Тогда наш славный Симон Букия перешёл вброд бурный Терек, поднялся к ингушам в их окопы и кое-как убедил их не стрелять в нас. У самого Симона эти «горные орлы» отняли маузер. А ведь сколько вооружения мы передали этим ингушам!..
После нас там, очевидно, начнутся жаркие бои, и ингуши постараются запереть в грозном ущелье отступающих добровольцев. Будет много, много жертв!.. И много несчастных беженцев останется во Владикавказе и они переживут страшные дни…
Я свободно, легко и радостно вздохнул, когда переехали через нашу границу. И как резко, глубоко и ясно чувствуется наш демократический порядок, когда его сравниваешь с деникинско-большевитской анархией и хаосом!
Да, у нас поистине рай!
23-го марта 1920 г. Казбек. Утро.
Вчера вечером к нам подошли остатки армии Эрдели и просили пропустить через границу с оружием в руках. Вчера я, Захарий и Рубэн Кипиани говорили с Тифлисом. Мы сообщили: «Сегодня, утром, остатки Добровольческой армии под начальством генерала Эрдели выступили из Владикавказа». Утром мы послали добровольцам следующую записки: «Согласно решению Грузинскаго Правительства, через территорию Грузии пропускаются только женщины, дети, инвалиды и культурныя силы безпрепятственно. Воинския части и военные с оружием в руках пропускаются согласно условиям международнаго права. Воинския части и военные без оружия не будут вовсе пропускаться». В 4 часа вечера добровольцы подошли к нашей границе, и мы предложили им ра-зоружиться. Это вызвало большое неудовольствие в их среде. Ген. Эр-дели просил пропустить их с оружием в руках. Мы категорически отказали. Тогда он попросил разрешить ему поговорить с Грузинским Правительством. Видимо, генерал Эрдели решил нам сдать всё вооружение, ибо у него нет иного выхода. Но он хочет иметь оправдание перед историей! Поэтому Евгений должен в разговоре с Эрдели, который сейчас находится в Казбеке, категорически предложить ему сдать нам всё оружие и дальнейшие переговоры о судьбе оружия повести с Прави-тельством в Тифлисе. Это немного успокоит совесть генерала и заставит его полностью сдать нам оружие. Напоминаю, что оружия, лошадей и всякаго другого имущества здесь на многие миллионы. Всё это необ-ходимо отобрать без колебания. Мы находились в войне с добровольцами и всё это надо признать военным призом.
Таков был наш разговор. Генерал Эрдели уже говорил с военным министром, но совершенно безрезультатно. Сейчас должно начаться обезоружение добровольцев. Приезжавший вместе с Эрдели терский ата-ман сказал: «Мы не думали, что нам предложат разоружиться. Многие предпочтут вернуться назад». Мы молча, тихо улыбаемся. Мы знаем, что этих многих совершенно не будет, ибо знаем, что все они бежали тогда, когда врага даже не было видно, а возвращаться к торжествующему врагу – ведь это очень страшно!
Все части Добрармии вышли из Владикавказа почти без боя, без потерь. Ингуши не сумели перерезать им путь. Они не посмели решиться на это. Хвастливые трусы! А сколько они хорохорились?! Судьба поручила нам вбить последний гвоздь в гроб Российской контр-революции и эту священную обязанность мы выполним с восторгом. Разгром реакции полный. Она убита…
Вчера я сказал беженцам-офицерам, указывая на гордый, одинокий Казбек: «У вас, верно, нет настроения любоваться красотами природы?».
«Да, - ответил один с невыразимой грустью, - теперь всё погибло».
«Погибла контр-революция, - говорил я, - Россия же не погибнет».
Да, Россия не погибнет! Та хорошая, великая, благородная и бедная Россия, которую мы все любили и которая нас воспитывала. Она воскреснет из страшнаго хаоса, воскреснет обновлённая! В светлых и ярких нарядах! Я верю в это.
Вчера один совсем маленький мохевский мальчик узнал меня и сказал: «Весь Казбек благословляет тебя. Говорят: «У него добрая башка» («амбробен: кетили гогра аквсо»). Я был очень тронут этой детской похвалой. Это самая ценная похвала!..
24 марта 1920 г. Казбек. Утро.
Вчера в 10 час. утра начался великий исход добровольцев из Владикавказа. Отступающая колонна растянулась на десять вёрст! И вчера мы пропустили и обезоружили только часть. Отобрали много оружия. Положение отходящих ужасно. И несмотря на всю мою нелюбовь к ним – мне до боли их жаль. Ночью выпал снег и это ещё более ухудшило их положение. И когда я ночью ложился в холодную постель, я думал: «Какой я счастливый»!.. И было стыдно…
Вчера мы весь день без отдыха работали. Гвардейцы тоже. Между прочим, вчера мы обезоружили старый офицерский баталион. Командир баталиона успокаивал своих воинов и сказал: «Знайте, что вы не несёте ответственности за этот позор. Пусть стыдятся те, кто вас привёл сюда». Слабое утешение! Ибо ответственны все они. Именно они погубили Россию!
Офицеры все вместе, по команде сложили оружие. Их было несколько сот человек. Некоторые отворачивались и молча утирали слёзы.
Было жутко, радостно и тяжело…
25-е марта 1920 г. Казбек. Снежное утро.
Ночь была скверная, холодная. На снегу и под снегом ночевали тысячи беженцев. В страшных, ужасных условиях им приходится отходить! Нет продовольствия, нет дров, нет приюта. И кругом снег! Уже были случаи смерти малюток от холода и истощения. У одного генерала умер ребёнок и от горя омертвели у генерала глаза. Один офицер при обыске его подводы мрачно сказал: «Не раскрывайте этой коробки. Там трупик моего ребёнка».
И хотя я всей душой ненавидел и ненавижу добровольцев, но теперь, когда они разбиты, когда мы их окончательно добиваем и снимаем с них последние доспехи, мне тяжело и больно смотреть на них. Тем более, что среди бегущих очень много демократии, демократического элемента. Не по убеждению, а по положению. И эта беднота больше всех страдает. А генералы контр-революции убегают первыми! Вернее – они уезжают первыми!.. Вчера на хвост добровольцев весь день наседали ингуши. Отбивались от них кабардинцы и кубанцы. Были жертвы. А генералы ушли первыми и совершенно не заботились о хвосте! И потому у них так быстро всё разложилось. И потому у рядовых добровольцев такое страшное раздражение против своих начальников…
Вчера закончился великий отход. В общем – проследовало не менее 10 000 человек. Бегут разные и разные люди! Бегут как от чумы!
И не долго продержится та власть, которая похожа на чуму…
Гвардейцы эти дни работали идеально. И у них, несмотря на всю ненависть к добровольцам, не было никакого глумления над несчастными. И это радует меня.
25-е марта 1920 г. Казбек. Вечер.
Я с ужасом думаю о тех, которые ночуют на Гудаурах! О тысячах женщин, стариков и больных!..
Ночь холодная, снежная, тёмная. Ужас, сплошной ужас!
А дети, маленькие дети мрут…
Армавирская группа добровольцев отступила к морю и заняла Туапсэ. Она тоже просится в Грузию!
Последний вздох, агония, смерть. Радость великая! И печаль… Сколько страданий и слёз и в каких страшных муках рождается свобода.
Или же гибнет?!..
А танки, эти новыя чудовища, тихо ползут. Они благополучно перешли Гвелетский мост и там заночевали. Они должны взять рекорд высоты…
26-е марта 1920 г. Гудаур. 2 ч. дня.
Только что приехали в Гудаур. Проверяем комендатуры. Вся дорога от Коби и Гудауры и дальше полна подводами и людьми. Дорогой мы посадили к себе в автомобиль Р-ву с двумя маленькими девочками. Одна из них больна. В дороге бедная женщина разговорилась. Вся ея жизнь, за последние годы – сплошное страдание. Она дочь крупнаго культуртрегера, жена гвардейскаго офицера, видная аристократка, кончила Смольный! И теперь она всё потеряла и только несчастные дети с ней… Она едва сдерживала слёзы. Она крепилась. И мне вновь вспомнилась благородная русская женщина, которая молча умеет носить великий крест страдания и которая без колебания умеет восходить на Голгофу. А таких ведь тысячи… Но не у нас.
«У вас большое сердце», - сказала мне несчастная мать.
«Нет, меня добровольцы и большевики считают извергом. Но я очень люблю детей»…
Да, мне до слёз жаль всех этих несчастных, гибнущих детей…
27-е марта 1920 г. Казбек. Полдень.
Всю ночь шёл снег. Рыхлый, тяжёлый… И занесло, закрыло дорогу на перевалах. И многие сотни беженцев остались на дорогах, под снегом. Я и Рубэн Кипиани едва выбрались в Казбек. А сейчас нам передали, что в дороге завал. И кто знает, сколько времени беженцам придётся остаться на снежном пути?! И дети будут всё чаще гибнуть.
Я здесь впервые видел картину отступления и паническаго бегства. И всё здесь смешалось! Генералы и полковники сидят извозчиками, женщины одели шинели и ведут лошадей под уздцы, а маленькия дети подталкивают телеги, чтобы помочь изнурённым лошадям… И всё это производит жалкое, тяжёлое, гнетущее впечатление. И одновременно два чувства овладевают мной – радость и горе, удовлетворение и тревога, восторг и отчание! Радуешься, когда видишь гибнущую реакцию, когда сам наносишь ей удары, но тоскуешь при виде простого человеческаго страдания, при соприкосновении с массовым несчастьем! И не хочется показывать своей радости, не хочется глумиться над разбитым, униженным, страдающим врагом. Напротив – очень часто хочется даже протянуть руку человеческой, братской помощи.
Так велико страдание и так велика боль!..
А большевиков всё ещё нет во Владикавказе. Когда же они придут и что принесут с собой? Захотят ли они новой войны с нами? Не хочется думать об этом. Нам нужен мир, мир со всеми соседями и прежде всего с большевиками. И большевикам тоже нужен мир!.. Но если они захотят войны, мы не уклонимся, и мы сумеем отразить их. И даже победить! Но нам не нужна война. Не нужна ни большевикам, ни нам! Нам надо работать и возрождать страну. И в этой работе мы поспорим со всеми. Мы перекуём наши мечи в молот и наковальни, мы выкуем счастье изстрадавшемуся народу!
Пусть здесь поспорят с нами большевики. Мы и здесь победим их!..
29-е марта 1920 г. Казбек. Утро.
После трёх дней непрерывнаго снега – установилась погода. Ночью был сильный мороз. На перевале завалы и мы решили пройти пешком перевал. Какое счастье, что почти все выходцы из Владикавказа успели перейти перевал до завалов. Иначе – их добрая половина погибла бы в пути…
Сегодня ясное, морозное утро. Всюду снег. Белый, яркий, нетронутый. Казбек встал из тумана во всём своём величии и лишь лёгкое облачко нависло над ним… Это – печаль Казбека.
Снежная красота!..
29-е марта 1920 г. Гудауры. Вечер.
Совершили тяжёлый, но интересный переход через Крестовый перевал. Из Коби вышли в 3 часа. Всё время шёл сильный снег, и вся дорога была занесена. В дороге было несколько больших завалов. Каждую минуту нам угрожали новые завалы, но мы благополучно миновали опасные места. Перевал закрылся, по крайней мере, на десять дней…
Снег продолжает валить, а дорога всё больше заносится.
30-е марта 1920 г. Гудаур. Утро.
Ясное, хорошее утро. Всюду сверкающий, ослепительный снег. И все вершины озарены утренним солнцем. Красота царственная, величественная.
Восторг!..
Русским следовало извлечь урок из той унизительной страницы своей истории и впредь не унижать другие народы, избавиться от высокомерия, особенно в отношении кавказских народов. Но этого не произошло. Русские сегодня продолжают презрительно отзываться о народах Кавказа, в том числе грузинах, которых они оскорбляют больше других. В частности, пресловутая лермонтовская цитата продолжает время от времени озвучиваться устами русских людей, когда они намереваются дразнить грузин. Тем самым, русский народ повторно искушает собственную судьбу.
Кто знает, возможно не далек тот час, когда в Грузию устремятся вереницы беженцев из погруженной в новую гражданскую войну России, не исключая и дезорганизованных военных. Считаю, что в этот раз такое милосердие, какое сто лет назад оказали меньшевики, не должно повториться. Русский этнос органически враждебен грузинскому народу, он враг номер один, и Грузия должна не помогать русским в критические моменты российской истории, но помогать тем, кто старается их добить. Чтобы никогда в будущем ни один рот россиянина не осмелился бы снова процитировать Лермонтова.